Он хотел объединить наши жизни, чтобы у нас были общие интересы, общая жизнь
"Мой отец – Павел Шеремет"
Сегодня день рождения журналиста Павла Шеремета, ему исполнилось бы 49 лет. 20 июля 2016 года Шеремет был убит в центре Киева: в автомобиле, за рулем которого он находился, сработало взрывное устройство. Расследование до сих пор продолжается: почти за полтора года у следствия так и не появилось главной версии убийства, не установлены ни исполнители, ни заказчики преступления.
Павел Шеремет работал в трех странах – Белорусии, России и Украине – и власти каждой из них критиковал. В Минске в конце 1990-х он был арестован и провел в тюрьме три месяца, а позже лишился белорусского гражданства. В России профессиональная карьера Шеремета складывалась поначалу успешно. Но в конце 2000-х он вынужден был покинуть Первый телеканал, потому что не захотел больше мириться с цензурой и давлением. Последние годы жизни Шеремет жил и работал в Киеве: вел утреннее шоу на украинском "Радио Вести", писал и публиковался в "Украинской правде", преподавал.
В Москве у Шеремета остались двое детей – Николай и Елизавета. Коля уже работает, Лиза заканчивает Высшую школу экономики. Дети по-разному смотрят на жизнь своего отца, но одинаково, с любовью и болью говорят о нем. Каким они его запомнили, что думают о расследовании его убийства, верят ли, что узнают правду, кто и почему это сделал – Коля и Лиза Шеремет рассказали в интервью Радио Свобода.
– Лиза, изменилось ли сейчас как-то ваше отношение к тем событиям и самой себе?
Елизавета Шеремет: Я стала реже думать о конкретном дне, потому что на нем ничего не заканчивается, это продолжается каждый день. Я поняла, что самое важное не "пережить" его, а научиться жить с ним и принять, осознать, что это часть моей жизни, которая, однако, не должна полностью ее определять.
– Каким отцом он был для вас?
Николай Шеремет: Его любимая фраза была всегда: "Все лучшее женщинам и детям". Он с таким трепетом к нам относился, его тянуло к нам всегда, где бы он ни был, в Москве или в Киеве, он всегда хотел встретиться с нами, пытался как-то нас к себе звать и сам почаще приезжать. Например, когда он ездил в какие-то командировки, у него была традиция – он всегда нам отправлял открытки из мест, где он был. То есть у нас дома, у Лизы и у меня очень много открыток накопилось со всех его путешествий или командировок.
– Просто открытки присылал или писал что-то?
Николай Шеремет: Писал, конечно, описывал город, место, писал, как он нас любит.
– "Дорогой Коля" или "Дорогая Лиза"...
Николай Шеремет: Именно так и было, все начиналось так.
Елизавета Шеремет: Он мог нас называть как-нибудь интересно. Эти открытки, кстати, это очень особенная часть. Я их недавно нашла, они меня безумно тронули. Они, естественно, доставлялись позже, чем возвращался он, но каждый раз их получать было очень приятно. У нас с ним была такая интересная тема, что он большой медведь, я маленький медвежонок, белый медведь причем. Он отправил мне откуда-то открытку, где два медведя, и подписал: "Моему маленькому медвежонку" – как-то так, в общем, что-то очень милое написал, по-особенному к нам относился. Нам очень повезло, мне кажется, безумно повезло. Я смотрю на своих друзей и знакомых и понимаю, что им это было непонятно абсолютно, они не знали такого отношения к себе и такого человека в роли отца они не имели. Поэтому нам повезло очень сильно, я уверена в этом.
Николай Шеремет: Он всегда поддерживал наши увлечения. Например, я очень люблю футбол, я занимался футболом, постоянно хотел ходить на какие-то матчи, а он к футболу относился совершенно с таким обывательским интересом, смотрел только чемпионат мира, чемпионат Европы. Потихоньку я его начал звать на футбол: давай, пойдем. Один матч, второй, он как-то втянулся и уже мы оба болели футболом, он сам уже предлагал: давай сходим, давай поболеем. Наша была команда любимая ЦСКА.
Елизавета Шеремет: Он с большим интересом пытался подходить к нашим каким-то личным особенностям. Очень часто он это делал неправильно, то есть он был каким-тообразом дезинформирован, иногда его представления с реальностью не очень коррелировали (смеется). Например, я пью молоко с низкой жирностью, он немножко перепутал и купил шесть пачек безлактозного молока, потому что был уверен, что я пью именно такое. И таких случаев было довольно много. Это не значит, что он плохо нас знал, нет, просто он хотел нас знать во всем, как-то подчеркивать то, что он это знает, то есть малейшие наши привычки и предпочтения учитывать. Он хотел объединить наши жизни, чтобы у нас были общие интересы, общая жизнь. Даже когда он переехал в Киев, он очень хотел, чтобы мы эту жизнь узнали. Он очень хотел, чтобы она и нам была близка – это было видно. Он безумно хотел вовлечь нас.
Николай Шеремет: Опять же этот пример с собакой, он изначально его купил не для себя, как Лиза правильно сказала, чтобы ее завлечь, а потом стал постоянно ее выгуливать, с ней бегать и так далее. То есть это тоже переросло в его увлечение...
В некоторых своих решениях и поступках он больше опирался на эмоции, а я стараюсь подходить по-другому
Николай Шеремет: Я, наверное, больше прагматик, а он больше романтик-идеалист, я бы так назвал. Мне кажется, в некоторых своих решениях и поступках он больше опирался на эмоции, а я стараюсь подходить по-другому, с противоположной точки зрения.
– То есть в этом бы не хотели быть похожим?
Николай Шеремет: В этом не хотел бы быть на него похож. А в чем хотел... Я считаю, что мне пока не хватает напора, упорства, как он всегда шел к своей цели. Как он умел общаться с людьми, находить со всеми общий язык. Это все было не наигранно, а именно в нужном русле, искренне. Этого мне еще не хватает, мне кажется, я смогу приблизиться к нему...
Елизавета Шеремет: Если говорить про меня, мне хочется верить, что я во многом похожа на него. Я внешне на него, по крайней мере, когда я была ребенком, была очень похожа, и меня это всегда безумно радовало, мне так это льстило. Представьте, быть похожим на такого человека, он же совершенно потрясающий! У него много энергии было, он был такой громкий, огромный, он заполнял вообще абсолютно все пространство собой. Только зайдет в комнату – все сразу заполнял. Поэтому было очень легко быть его спутником, ничего не нужно было делать, потому что он занимал всех и вся собой, ему нужно было просто внимать, смотреть и наслаждаться этим. Мне хочется до такого состояния дойти. Говорят, что у нас даже походка одинаковая. Мне так приятно всегда это слышать. Но он был гораздо более уверен в том, что он делает, в том, что он должен делать. Как Коля сказал, он очень идейный человек был все-таки. То есть все, что он делал, особенно последнее время, по крайней мере, он во всем был уверен, что он делает так, как нужно это делать, что он занимается тем, чем он хочет заниматься. Он всегда стремился к чему-то конкретному. Вот этого у меня нет, но я надеюсь, что до этого тоже дойду, мне кажется, что да.
Было очень легко быть его спутником, ничего не нужно было делать, потому что он занимал всех и вся собой, ему нужно было просто внимать, смотреть и наслаждаться этим
Николай Шеремет: Это, конечно, факт, что он всегда был уверен в своих поступках, в своих действиях, то, чего мне хотелось бы достичь тоже.
– А он умел принимать аргументы или все-таки пытался доказать свою точку зрения?
(Смеются.)
Николай Шеремет: В целом он пытался доказать свою точку зрения. Чтобы его переубедить, нужны были какие-то стопроцентные аргументы, против которых очень сложно что-то сказать. Чаще всего он продавливал свое мнение.
Елизавета Шеремет: Вообще ничего не работало. Если он считает определенным образом, то все. Можно, конечно, пытаться, но относительно профессии, всех политических моментов, нет, он абсолютно непреклонен был, абсолютно. Это очень часто порождало кучу конфликтов. Хотя для меня, каждый раз, когда он приезжал последние несколько лет, наша встреча начиналась с краткого введения в украинскую, российскую, белорусскую политику. То есть он новостным порталом для меня был, я не очень интересуюсь этими вещами, но он очень много об этом говорил. Он этим жил, поэтому, конечно, это очень много занимало места в разговорах.